Неволить век, нетяглый я по чину,
и на крежах людских всё сердце истощил.
Ватагой грех с души мучительно тащил.
И пасть невмочь, но всё ж когда-то сгину  

безгласым я и позабытым кем-то.
Пока герои впрыть неслись, я лишь тайком
за щель глядел, и прятался, как некто
глядел с защели на меня, - я всё ничком.

Сократ осужденный и вида не подаст,
Боэций мертвенный не вымолвит и слова.
И только Он, судитель здешних бразд,
поймёт, простит, быть может, снова, снова.

Подходит Новый, но всё та же
со стылым сердцем немая грусть,
на место вышедшего, - даже
страшнее прежнего. И пусть

мир прошлый стлел, сменили догмы,
пускай, что в грохоте меча
Прошедший сходит, - век не дрогнем -
подспорье ближнего плеча.

И солнца луч сквозь ворох мрака
к рассвету нам укажет путь,
и мы вослед любовь оплакав,
склоним главу врагу на грудь.

Капризы апреля - несёт с колеи:
небес лазурит, слякоть.
Платье маренго, пальцы твои -
вместе с апрелем плакать.

К господу гордо взметая слезу, -
сердце - кулак - силы.
Войлок слезы уронив, бирюзу
вылью во плоть могилы.

Ночью делили с тобой на двоих
губы - туга - память:
руки мои в руках твоих, -
плакать...

(08.04.2022)

Глаза - сиянье - изумруд;
румянец - алых рек разлив;
скульптура - блеск бесценных руд;
и взгляд таинственный игрив.

И локон густота, и шёлк
рук нежных в неге обовьют
на век, - и повторится вновь:
глаза - сиянье - изумруд.

Прибрал в душе, как прибирают в церкви, -
меж мира чёрного и белого в меже,
и безразличие - мой личный протеже;
и очертания правдивости померкли.

Екклесиаст бредёт за мною по пятам
словно Вергилий путешествующий с Данте.
Меж модерато и адажио: анданте, -
за скорость прежнюю как плата по счетам.

И жизни рухнули волнения на раз, -
коль долго спишь в шипах, то быстро привыкаешь.
Невыносимое бестягостно толкаешь
на гору рослую, - божественный наказ.

Но всё пишу. А для чего? Не знаю.
И колыбель моя лишь вымысел давно,
и всякий стих уже не выплеск, а панно.
Но если не пишу, то погибаю.

Пущай пройдёт всё, - да -
и жар любви, и адский холод,
но только бы из принципа тогда
нам голову ни свесить никогда.

И всякий страх казнить,
и милости ни капли, -
пущай ростки плохи,
пущай надежды шатки.

Сапфира тьма легла как шаль в полночной неге,
на сердце еле слышен клавиш стылый стон.
И с губ немых не выронить элегий, -
сплошь тишина, как беспробудный сон.

И всё, что оку было мило, безразлично,
в груди огонь потух - на якоре суда.
За годом год, - и то спокоен я, то взвинчен.
Черёд придёт? Да не убудет никогда.

Судьбою сломленный обратно долю взыщет
любви и счастия, вне тлена и греха.
И тот найдёт, кто в утомлённой неге ищет,
Чтоб вновь внутри воспряли потроха.

В небе папоротник белый, -
волглый снег, сиянье звёзд.
Плод луны горящей, - спелый.
Длань в ладони - капли слёз.

Мутный хор акрила красок
слепо закружит.
Склеп мой – слово -
слепка ради сердце обнажит.

Окна настежь - брешь, прохлада.
Гул щемящий проводов.
Очи застишь мне, отрада:
боль, мытарства, речь оков.

В эту ночь кто-то плачет, и слёзы
рвутся с глаз как из неба дожди.
Тусклый мрак, за окном снова грозы
вдалеке - рвутся к нежной груди.

Тихий дом твой давно уж заброшен,
лишь паук спит озябший в углу.
Знаю я, каждый здесь тянет ношу
как рабочий – свой тягостный плуг.

Эта ночь зажигает нам звёзды,
наполняет бокалы вином.
Только птиц в разорённые гнёзда
не вернуть, ведь у них новый дом.

Этот дождь без конца и начала,
эта ночь как томительный плен.
Вновь раскатом с небес прозвучала
гроз волна, сокрушая мощь стен.

Но смоет весь сумрак течением,
выглянет солнце из туч
и сердце пронзит вслед мучениям
солнечный луч.

Скинуть ветхий завет к изголовью,
стать частицею слов неземных,
и нестись за манящей любовью,
сбросив тяжесть разлук роковых.

Заглянуть за поникшие дали,
затянув раны белым бинтом.
Обретя веру в томной печали,
всё простить в прежде грешном святом.

В мольбах сердца надежда окрепла,
верность памяти горькой храня,
что взойдём из гнетущего пепла
светом радости полного дня.

Ты снова кладёшь к изголовью цветок, -
неужто опять этой ночью приснилось
тебе, как спадает с предплечья платок,
скользнув по руке словно лезвие? Снилось,

как холод окутал в январской ночи?
Как письма кружила морозная вьюга?
Не плачь, не жалей. Видишь, небо молчит.
Я знаю, мы снова обнимем друг друга.

Когда новый день бирюзой драгоценной
нависнет над пасмурной, серой землёй,
холодные руки потянутся к пленным,
как тянется свет над клубистою мглой.

И вновь затрубит ангел в чёрные трубы,
и вновь задрожит мост под тяжестью ног.
Касаясь земли, одинокие губы
превратятся в удушливый памяти смог.